Драбблы

[hellislivingwithoutyou]

Лу грустит

Луиза отчего-то проснулась грустной.

Грустно было очень ощутимо и очень глупо. Может, все дело было в шторме. Те, кто работали в городе, уехали: красно-желтый автобус увез за собой и маму Лу. Те, кто остались в посёлке, сидели по домам: в шторм в море выйти нельзя. Только и остаётся, что сидеть дома, чинить сети и говорить о том, когда море успокоится. Туристы тоже разъехались, испугавшись плохой погоды. И Луизе, несмотря на то, что она любила море любым, тоже было страшно и грустно. Она боялась, что шторм никогда не закончится - инстинктивный страх, пропитанный солью.

А может, грустно было из-за Антуана, который уехал на практику. Лу не боялась, что его руки вдруг потеряют силу, что его ноги вдруг окажутся слабыми, что он сорвётся с грозной горы. Больше всего она боялась, что однажды он уйдёт к своим флюоритам, турмалинам и гранатам в сизые горы, что бросит Луизу одну. Антуан часто дарил ей камни: горный хрусталь, лунные камешки, аметисты и даже один сапфир. Все они были сложены в деревянном сундучке рядом с другими украшениями: золотой браслет - подарок мамы на совершеннолетие и крупная жемчужина на шнурке.

У жемчужины была своя история. Её подарила Франка, то ли выменяла у туристов на кофе, то ли забрала у матроса за свой поцелуй, то ли выловила из моря, когда ныряла. Подруга никогда не признавалась, где достала такой подарок, всегда делала страшные глаза и рассказывала новую причудливую историю. А тот день рождения они праздновали так же, как и многие предыдущие: уезжали в город, ходили в кинотеатр, гуляли по парку. Хорошее было время.

Луиза вздохнула, натянула первую попавшуюся одежду и пошла к Франке. В кафе было темно и почти пусто: непогода не располагала к посиделкам в приморских ресторанах. Франка стояла за барной стойкой, протирала стаканы и оживлённо спорила с продавцом мидий. Лу вздохнула ещё раз и сказала, что ей грустно. Этому её Франка научила. Она сказала "если не скажешь, то как они узнают?". И Луиза согласилась. И правда, как?

Подруга покачала головой, распрощалась с продавцом мидий и сделала кофе. Посетителям она подавала кофе в изящных белых чашечках, а Лу - в старой кружке со смешным медведем. Потом Франка ушла к себе и вернулась с бусами. Луиза улыбнулась. Люди по-разному успокаивают: добрыми словами, утешениями, советами. Франка - яркими бусами.

Веселее не стало, выпив кофе и надев бусы, Лу пошла к морю. Море, в отличии от людей, успокаивать умело на отлично. Сегодня оно было шумное, растревоженное, обрамленное темными, грозовыми тучами. Ну и что? Луиза храбро скинула легкие туфли и подхватив их, пошла вдоль побережья.

Ноги обдавало холодными брызгами, подол юбки промок спустя пять минут такой прогулки. Над головой истошно кричали чайки, между тучами не проглядывало ни лучика солнца. На песке то и дело попадались то крупные раковины, то обрывок рыбацкой сети, а один раз даже крупная бусина из чьего-то браслета.

Лу подняла и ее, прибавив ко всем сокровищам, которые принесло ей море. Она шла уже больше получаса, не обращая внимания на то, какими холодными были ее ноги. Наконец, впереди показался маяк. Белый, красивый, изящный и вместе с тем очень надежный. Маяк был заброшен, когда-то давно тут проплывали большие торговые суда, а теперь маршрут изменился.

Ну что же, может, оно было и к лучшему, потому что маяк тут же сделался приманкой для туристов и укромным местом для Луизы. Сейчас, в этот неуютный и злобный шторм, на маяке не было никого. Девушка легко перепрыгнула через оградку, поднялась по лестнице и со вздохом облегчения опустилась на пол. Каменные белые стены укрывали ее от непогоды, как жемчужину - раковина, за окном бурлило море, воздух был солон и свеж. Все стало таким, каким должно было быть.

Helpless
Cause rebirth
В первые дни «воскрешения» Камилла чувствовала себя хорошо, даже более чем. А после того, как схлынул первый восторг и опьянение жизнью, проклятие, принесенное из самой смерти, дало знать о себе. Болело все, боль подтачивала изнутри, а лечить было нечего – болезнь не проявлялась внешне. Камилла страдала, кричала, разрывала на себе одежду, царапала кожу, вцеплялась в одеяло и закусывала угол подушки. Помогало откровенно плохо. Хотелось обратно в небытие, или на войну, попасть под чужое заклинание и бесславно сдохнуть.
Джемма, конечно, здоровски помогала, но от ее присутствия было не лучше. Она не отходила от заново обретенной соседки, всегда была если не рядом, то на шаг позади. Подхватывала, не позволяя упасть, заставляла пить лекарство – противное, горькое, от него мерзкие судороги потом, а оно все равно не помогает - вампиресса пила его скорее для проформы.
Японка всегда находила слова утешения, не боялась и не испытывала отвращения во время приступов. Она стала сдержаннее, ответственнее, серьезнее. Будто бы выросла, изменилась совершенно за те пару месяцев, в которые Камилла умерла. От осознания того, как же тяжело этой наивной доброй девочке теперь возиться с останками того, что когда-то было Камиллой, вампиресса уткнулась лицом в подушку и горько расплакалась.
Джемма тут же прибежала, бросив все дела – на кухне что-то скорбно звякнуло, села рядом, провела рукой по спине. Набросилась со своими ставшими привычными попытками успокоить, понять, будто бы даже забрать эту боль. От тесных объятий, от звука птичьего голоса становилось мерзко и тошно. Будто отнимаешь у ребенка конфету, у Джеммы – беззаботную молодость, свободное время и жизненные силы.
Впрочем, Камилла никогда не была хорошей. Она была скорее неудавшейся шуткой Создателя, плохим новогодним подарком. Не отличающаяся красотой, худая, как скелет. Растерявшая всю свою силу и ловкость, раненая, с кровоточащими ранами и болью, подтачивающей изнутри. Ненужная, бесполезная вампиресса, которую бросали столько раз и было бы вполне логичным, что бросят и сейчас.
Джемма не бросала, Джемма оставалась добрым ангелом у чужой постели. Японка перебирала волосы Камиллы что-то тихо шепча, осторожно проводила теплыми ладонями по израненной спине. Наконец, вампиресса успокоилась, задремала даже под ласковыми прикосновениями, а девушка напряженно размышляла.
Болезнь Камиллы была очень странной: ранения повлияли на магический контур, теперь тело нельзя было лечить вливанием чужой силы и энергии, собственная магия вампирессы ее просто-напросто отталкивала. Оставались только самые примитивные средства: мази и лекарства, бальзамы и компрессы.
Не то чтобы они помогали, вернее, они не помогали вообще. Жизнь Камиллы оставалась пламенем свечи – слабым, недолгим, готовым исчезнуть из-за сильного порыва ветра. Японка еще раз покосилась на спящую вампирессу - действительно, она забылась крепким сном, порядком устав от приступа и истерики. Осторожно выпутавшись из чужих рук, Джемма принялась собираться.
Накинула на плечи плащ, пригладила волосы, бросила мельком взгляд на больную. И уже идя по городским улицам, девушка все-таки стала размышлять над мотивами своих поступков. За время, в которое Камилла не жила, изменилось многое. Прежние чувства, слишком нежная дружба, недостаточно страстная любовь, вдруг стали ясными и понятными.
Все было просто: вампирессе нужна была Джемма, японке нужна была Камилла. Словно весь мир вдруг завращался вокруг них каруселью, а они вдвоем стали его центром. Сначала девушке захотелось вернуть Камиллу к жизни, а теперь хотелось вернуть ее к нормальной жизни, без слабости и боли. Но что будет дальше, когда цель окажется достигнута?
Джемма тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Когда вампиресса была рядом, заботилась, оберегала, готовила, заставляла надеть шарф и шапку, японке было почти все равно. Она принимала эти знаки внимания как обычные проявления дружбы, хотя щенячий восторг в глазах Камиллы говорил о другом. Теперь же все было наоборот. Так неужели дело только в том, что Джемма просто так боится возможности потерять свою защитницу?
Джемма всегда была принцессой, изящной, хрупкой, как дорогая кукла. Она была младшей сестрой, любимой дочуркой, о ней все заботились, все опекали. Девушка привыкла, что всегда находится кто-то, готовый стать ее верным рыцарем. Камилла и была рыцарем без страха и упрека. Сильная, упрямая, почти несгибаемая, преданная донельзя, до последнего вздоха.
Японка постучала в знакомую уже дубовую дверь, потом послышались шаги – на пороге стояла Герда. Взъерошенная, словно только проснулась, в странно выглядящем наряде, больше походящем на сценический костюм.
- Проходи, - плакальщица кивнула японке, словно старой знакомой. Джемма устроилась на деревянном стуле, Герда заходила по кухне:
- Кофе по-ирландски будешь?
- Нет, - отмахнулась гостья, - я по поводу Камиллы.
- Опять что ли? – устало вздохнула немка.
- Ей плохо, а лекарства не помогают, я не знаю что делать. Так боюсь, что она снова умрет, что все это повторится…
- Чшшшш, да прекрати ты истерику! – крикнула Герда, решительно ударив кулаком по столу, и тут же закинула на него до неприличия худые ноги в черных чулках, садясь поудобнее.
- Послушай, то, что ты пытаешься вылечить магическую болезнь человеческими лекарствами – глупо и бесполезно. И зря ты забрала свою ненаглядную от Ирэн, она магесса, и магесса неглупая. По крайней мере, знает, чем помочь бедной летучей мышке. Можешь хоть подавиться своей ревностью, но если хочешь, чтобы Камиллу выходили – отдай ее Ирэн.
Джемма на минуту задумалась, потом опустила голову, как провинившаяся ученица, поблагодарила, скомкано попрощалась и ушла домой. Герда только вздохнула, закрывая дверь на замок. Помогать наивной девочке, не имевшей практически никакого жизненного опыта, было неожиданно приятно. Японка прислушивалась к ее советам, чуть ли не молилась на старшую подругу.
Иной раз Герде казалось, что Джемма и вовсе не из этого мира, где порой случаются отвратительные вещи. Что она пришла оттуда, где нет зла и прочих неприятностей, где солнце, цветы, весна. И сама девушка была милой птичкой малиновкой. Иногда Герда думала, что будь они в другое время, в другом месте, и не было бы знакомства с Камиллой и Эстер…
Мысли определенно зашли не туда, куда им следовало бы заходить. Мертвая актриса тряхнула белыми волосами, для верности глотнула еще кира из большой кружки и отправилась на второй этаж. Спать, спать, спать, сегодня был тяжелый день, если алкоголь толкает вдруг на подобные размышления.