Земля на кладбище жирная, липкая, ее комья всегда остаются на лопате плотными сгустками, которые потом приходится долго счищать. Земля на кладбище хороша для выращивания любых культур, хороша, чтобы давать еду и давать жизнь, хороша она, эта земля, что впитала в себя смерть. В ней перемолоты мертвые растения, увядшие цветы, перегнивающие ткани и органы и твердые осколки костей. Герда неподвижно стоит, коленями упираясь в кладбищенскую землю и глядя прямо перед собой. Ее белые волосы треплет осенний ветер, забирается под черный платок, скрывающий лицо, развевает легкую ткань юбок. Бледные руки Герды сложены в молитве, рядом лежит букет свежих цветов - неизменно белые тюльпаны. На надгробии, возле которого устроилась девушка, почерневшая от времени надпись:"Касуми Ивамото". Ее когда-то сделала сама Рунгерд, не зная японского, она вывела на английском неровные буквы, а потом ушла в больницу. Так говорит Эстер, а значит это правда, хотя Герда ни разу не видела ни больницы, ни ее зеленоглазой пациентки.

Герда долгое время не знала, чем заняться в Городе, если не привыкла сидеть без дела. Старый театр с изорванным занавесом ее нисколько не заинтересовал, несмотря на все просьбы Эстер и долгие недели девушка слонялась по улицам, заглядывая в каждое окно, в каждый дом в поисках работы. Мария, похожая на лисицу, сдержанно улыбнулась в ответ на просьбу новенькой и повела ее за собой. Прямо на кладбище, к могильным плитам, покрытым мхом и трещинами. Имена на них были самыми разными, незнакомыми, чужими, но почему-то всплывающими в памяти и в сознании Герды даже вдруг появлялись на мгновения чужие лица. Мария на это замечание только улыбнулась таинственно и оставила девушку на кладбище, созерцать чужие надгробия, прохаживаться по липкой земле. Кто же знал, что Герда окажется чувствительной к таким вещам, как смерть.

Теперь каждое утро Герды начинается с подбора наряда. Черные юбки, черные жакеты, черные блузы с накрахмаленными воротничками разложены на кровати. Черная теплая шаль, легкий черный платок, черные ботинки. Все черное, черное, черное, поменьше белого, поменьше красного, меньше, меньше каких-либо других цветов. Эстер ругается, называя происходящее безобразие и ночным кошмаром. Эстер не нравится, что шкафы теперь заполненными только черными вещами. Еще меньше ей нравятся белые тюльпаны, стоящие во всех вазах. Герда же неторопливо подводит черным карандашом глаза и набрасывает на голову косынку, собираясь на свою новую работу. Бывшая актриса и самоубийца в Городе стала плакальщицей, а Касуми стала постоянным ее клиентом.

Они познакомились во время очередной смерти японки, когда та задыхалась от дробящей на части боли и беспомощно цеплялась за простыни. Герда забежала в ее дом, услышав тихие, но настойчивые крики и вмиг остановилась. Незнакомая девушка умирала, жадно хватая воздух ртом, а возле ее кровати сгустками черного плодились тени, но никак не Мария. Нигде не было видно хитрой лисицы, когда она так была нужна, и ее тени, блестя оранжево-желтыми глазами, щелкая острыми зубами, ничем не могли помочь. Герда бежала, не разбирая дороги, прямо в больницу, стучала в дверь, пока наконец ей не открыла как всегда равнодушная ко всему Мария. И на все просьбы прийти и осмотреть умирающую, итальянка лишь бросила: "Зачем? Теперь это твоя работа".

Касуми умерла, пока отлучалась Герда, и к приходу девушки уже лежала на кровати неподвижная, с закостеневшим лицом. Герда нерешительно присела рядом, разглядывая мертвую, но быстро взяла себя в руки. Закрыла глаза, уложила руки вдоль тела, так ей казалось правильным, закутала в простыни, как в диковинный саван и понесла на кладбище. Касуми оказалось не тяжелее ребенка, рыть могилу было легко - земля поддавалась на малейшее движение заступа, слезы, невольно катящиеся по лицу, быстро тонули в темной ее глубине. Опустив тело в могилу, насыпав невысокий холмик, Герда нерешительно положила сверху букет из белых тюльпанов и оглянувшись разок, поспешила домой.

В тот вечер она долго была в ванной, задумчиво водила губкой по телу, смывая с себя пережитое. Мысли все крутились вокруг старого кладбища, странных могил, намеков и полулыбок, доктора, который не пришел к собственной пациентке. Девушка хотела выстирать одежду, черную, траурную, с налипшими комьями кладбищенской земли, но в дверь постучали. Стоящая на пороге тень что-то проскрежетала и Герда отправилась за ней обратно, туда, куда хотела идти меньше всего, прямо на кладбище. Касуми Ивамото встретила ее, ежась на холоде, запахнувшись в пропахшие лекарствами простыни поудобнее. В тонких пальцах ее были зажаты белые тюльпаны. Японка ободряюще улыбнулась и рассказала обо всем, о странной своей судьбе, о Рун, о силе ее разума и о том, что со временем ей стало хуже и что Касуми теперь умирает каждый день. "Спасибо", - сказала она напоследок.

"Не за что", - одними губами прошептала Герда. С тех пор у нее появилась работа, с тех пор ее гардероб окрасился в черный, с тех пор она густо подводит глаза, чтобы потом темные разводы от слез пятнали ее лицо. Герда всегда была хорошей актрисой и в новую роль, роль плакальщицы, вжилась быстро. Каждый день Герда хоронит Касуми и готова ронять еще сколько угодно слез над одной-единственной могилой, лишь бы не умер кто-то еще.