Камилле очень трудно дышать, ей дышится как-то робко и стеснительно, трудно и тревожно. Камилле так долго было плохо, а сейчас лучше, но едва-едва.
читать дальшеСовсем недавно оказалось, что на нее очень сильно влияет Город и лучшее, что она могла сделать для своего здоровья – уехать немедленно. Сборы были недолгими, проводы – и того короче, потому что Ирэн и Дэн сами паковали чемоданы. Город распадался на части и агонизировал.
Джемма пронеслась тогда по двум комнатам ураганом, сметая в два огромных чемодана помимо платьев с рюшами, многослойных юбок и пушистых свитерков все маленькое, розовенькое и миленькое. Потом вдруг осела на диван и почему-то расплакалась – тушь потекла некрасивыми ручейками, в руках Джеммы трепетал белый платочек с кружевной оборкой.
Камилла обернулась и застыла с очередной кастрюлей в руках. Помимо многочисленных физических травм, война покалечила ее и морально. Камилла мало чувствовала. Конечно, это было совсем не так, как у умирающий каждый день Касуми. Но многие вещи потеряли для вампирессы всякое значение.
Джемма не была для Камиллы кем-то безличным, все ее эмоции вызывали отклик, а слезы и вовсе выбивали из колеи – Камилла сама не помнила, когда в последний раз плакала. Она подошла, осторожно вынимая платок и аккуратно убирая следы косметики с лица любимой девушки. Джемма же, почувствовав нежные прикосновения, разрыдалась еще отчаяннее, вцепившись в пальцы Камиллы.
Она утянула вампирессу с собой на диван, буквально заставляя ее сесть и обнять, прижалась ближе, и, всхлипывая, объяснила:
- Я очень боюсь, что что-то изменится с этим переездом. Что все будет не так, как сейчас. Но это все ерунда, сейчас так нужно. Ты намного важнее. И я хочу, чтобы ты была рядом, - она измученно улыбнулась, самым уголком губ. Так непохоже на ее обычную солнечную улыбку.
Камилла смотрела на Джемму, на эту бесконечно любимую девочку и думала, как бы не зацеловать ее, не задушить в объятиях, потому что в тот день Джемма впервые открыто призналась в своих чувствах.
Название: memorija Основные персонажи: Сфинкс, Слепой Пэйринг: Сфинкс/Слепой Рейтинг: PG-13 Жанры: Ангст, Психология, Hurt/comfort, AU, Дружба Предупреждения: OOC Размер: Драббл, 2 страницы, 1 часть Статус: закончен Описание: Слепой вваливается в квартиру взбешенный, тяжело и загнанно дышит, а дверь скулит ему в спину несмазанными петлями. Сфинкс едва успевает проводить его изумленным взглядом, выцепить узкую спину в поношенной рубашке, спутанные длинные патлы, хоть бы раз расчесался, вот же. Сфинкса вдруг обжигает воспоминаниями, на секундочку он забывает, как дышать – Слепой такой Слепой, что Сфинксу почти больно. Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора Примечания автора: А ЛЮБОВЬ ЭТО КЛЕТКА Я ОПЯТЬ ЗАГНАН В УГОЛ КАК БЕСПОМОЩНЫЙ РАНЕНЫЙ ЗВЕРЬ
читать дальшеСлепой вваливается в квартиру взбешенный, тяжело и загнанно дышит, а дверь скулит ему в спину несмазанными петлями. Сфинкс едва успевает проводить его изумленным взглядом, выцепить узкую спину в поношенной рубашке, спутанные длинные патлы, хоть бы раз расчесался, вот же. Сфинкса вдруг обжигает воспоминаниями, на секундочку он забывает, как дышать – Слепой такой Слепой, что Сфинксу почти больно. Хлопает еще одна дверь – дверь комнаты воспитанника, Сфинкса прошибает догадкой, а еще он успевает несколько раз пожалеть, что не может впечатать кулак в стену.
Слепой садится на пол, выбивает из пачки сигарету, отыскивает зажигалку в кармане джинсов, затягивается так, будто это последняя сигарета не на сегодня, а вообще. Он думает о том, что дым, наверное, быстро разнесется по комнате, и Сфинкс непременно его учует. Но сейчас ему наплевать. Слепому все равно на все негласные правила приличия в их со Сфинксом квартире. Слепой даже не хочет поинтересоваться, а какого, собственно, черта это все происходит. Он хочет просто подойти и хорошенечко врезать по скуластому хищному лицу человека, который его, в общем-то, вырастил.
Для себя вырастил, тут же добавляет он мысленно. Вырастил-выпестовал, вылепил себе нового Слепого, вцепился клешнями, с другого круга вытащил, выволок, наплевав на все законы мироздания. Перо чайки, последний подарок Шакала. Сфинкс имел, наверное, какое-то на то право, право человека обиженного, друга брошенного, человека, многих утратившего на пепелище того Дома. Но Слепой – подросток, который все вспомнил, которому только пятнадцать, и вся его привычная картина мира разбита ко всем чертям, и от этого жжет-печет только больнее.
Отвратительно, если честно.
Слепому хочется взвыть и на стенку броситься, только этот жест отчаяния слишком присущ тому, кем он никогда не являлся и теперь уж, конечно, никогда и не станет. Слепому очень не хочется быть заменителем, двойником и куклой, он закуривает вторую, а перед глазами все стоят картины их общего со Сфинксом прошлого: и их знакомство, и их стая, и Лось, и выпуск. Он не может сейчас объяснить, почему тогда поступил именно так или иначе, да и не он это был, а тот, другой Слепой, который предпочел Сфинксу Лес. Слепому не хочется спросить, какого черта он все это вспомнил, Слепому хочется все же ударить Сфинкса, а потом все же спросить, а какого черта Сфинкс вырастил его именно таким, совершенно непохожим на того, домовского, навеки утраченного.
Сфинкс молчит за дверью, расхаживает по квартире, нервно меряет комнаты шагами. Жалеет, наверное, что Русалка в очередной раз исчезла – вот у кого по-настоящему получилось бы все объяснить и успокоить, а тут ему так сложно, так тяжело - пятнадцатилетний подросток Слепой совершенно невыносим. Слепой криво улыбается своим мыслям об опекуне, ловит очередной укол ревности где-то в районе сердца – от одного упоминания Русалки его передергивало что тогда, что сейчас. Наверное, пора бы в этом признаться, раз уж так все сложилось. Слепой не ненавидит ее совершенно, в конце-концов, каждый заслуживает счастья, даже если кому-то другому очень больно.
Слепой бессилен, он ведь даже не может вернуться в Лес, в свой единственный и настоящий Дом, потому что Сфинкс не дал ему выхода, Сфинкс не дал ему выбора. Сфинкс забрал его себе окончательно, бесповоротно, приучил к себе, к своему голосу, к сигаретному дыму, к своим рассказам. Сфинкс говорит – Слепой видит, так было, так будет, так положено с начала времен, когда Сфинкс был желторотым Кузнечиком. Слепой приручен, приучен к нередким теплым взглядам, он чувствует их кожей, а еще у Сфинкса глаза зеленые. Зеленый – любимый цвет Слепого, цвет весны, цвет травы, цвет Лесы, цвет Сфинкса, любимый цвет, любимых глаз.
Слепой курит и понимает, что ничего не может. Слепой – обычный худощавый подросток в растянутых свитерах, ему пятнадцать, от ребенка его отличает лишь то, что теперь регулярно сбиты костяшки, а не колени. Ему по-прежнему приходиться бороться за место под солнцем. Но теперь, он, по крайней мере, этого солнца хочет. Теперь Слепой, по крайней мере, это солнце любит, Наружность эту чертову, неправильную, любит, всем неправильным сердцем своим. Потому что Сфинкс так захотел, так придумал, вбил в него эту любовь, вытравил где-то на подкорке, на чем-то ужасающе внутреннем, от этих мыслей Слепой становится совсем беспомощным.
Слепой никогда не будет тем самым, домовским, прежним. Круги не повторяются, и слишком многое было утрачено там, на развалинах, на останках того, что было их миром. Слепой никогда не будет значить для Сфинкса столько, сколько значил другой он, его предшественник. И это не его вина. Осознание больно бьется в висках - Сфинкс его вырастил-выпестовал, для себя его нового вылепил, чтобы был другой, чтобы не повторять ошибок, чтобы не бередить старые раны светлым образом, только это, похоже, очередная ошибка. И Слепой чувствует себя загнанным в угол, раненным и беззащитным. Виноват чертов Сфинкс, которого придушить хочется, только в груди что-то очень жжется, а по лицу растекается забытое мокрое-соленое.
Слепой не знает, что сказать, как описать ту гамму чувств, которые он испытывает по отношению к человеку, что сейчас выжидает за дверью. Слепой не знает, как это назвать, ему не хватает слов, ему не хватает образов. Все плывет-плывет, проплывает мимо, от эмоций ему почти плохо, и ощущения такие, будто налакался Лунной дороги, но почему-то приходится оставаться в трезвой памяти, здравом уме. Ему надо сказать что-то совершенно точно, прямо сейчас.
Слепой поднимается, делает шаг на нетвердых ногах, паника накатывает ледяной волной, оседает тяжестью на плечах, он выговаривает, замирая перед безмолвным Сфинксом, весь такой из прямых линий, болезненно-четкий в расплывающейся реальности, срывающимся, разволнованным голосом:
читать дальшеИно наблюдает за Сакурой, за каждым ее жестом, всякий раз поражаясь тому, как красиво скользят солнечные лучи в розовых прядках, как ложатся красноватые блики заката на ее лицо, как изящны ее аккуратные бледные пальцы. Потому что, черт, Сакура такая классная, а Ино так в нее влюблена.
Ино кажется, что она влюбилась в Сакуру с первого взгляда, а может, любила ее всегда – это одно из самых смелых ее предположений. Смелее этого только предположение, что они вдруг окажутся соулмейтами. Но пока что запястья обеих чисты, а между девушками – многолетняя дружба и доверие.
Сакура может рассказать Ино все, что угодно, а Ино – поведать ей все свои секреты, кроме одного, самого важного, конечно. Но Яманака надеется, что однажды придет то время, когда она сможет произнести три главных слова на правах родственной души.
В их мире все довольно просто, метки соулмейтов - это веточки растений, опутывающие запястье браслетом. Изящно и красиво, совершенно не мешает, не причиняет боли и страданий.
После появления, метку следует сразу же показать специалистам-ботаникам, чтобы те указали вид растения и примерный ареал обитания этого цветка и родственной души, конечно. Все очень просто, но и сложно тогда, когда растение попадается необычное.
Вспомнить только Наруто, готового рвать волосы на голове от вида черного тюльпана на своей руке. Ботаники разводили руками, а потом соулмейт неожиданно нашелся, и совершенно не в той местности, о которой говорили ученые - Узумаки страстно целовался с Саске, на запястье которого красовался яркий красный мак.
Ино посматривала на парочку, по-доброму завидуя, и ожидая когда-то проснуться с меткой в виде веточки сакуры. Потому что, черт, Сакура такая классная, а Ино так в нее влюблена.
Но случилось все совсем не так, как ожидала Яманака.
У Сакуры действительно вскоре появился цветок на запястье, который она с удовольствием демонстрировала всем и каждому, другой рукой прижимая к себе неожиданно найденную родственную душу. Хината Хьюго нежно улыбалась, невинно краснела и пыталась вернуть на место рукав кофты, скрывающий от посторонних глаз скромную незабудку, указывающую на розоволосую возлюбленную. Цветком самой Хинаты оказался жасмин.
Ино не злилась на них совершенно – ей просто некого было винить. Никто не виноват, это судьба, так вот случилось, так вот карта легла, успокойся, Яманако, забудь про свои амбиции и свою глупую влюбленность. Сейчас бы цветение груши на запястье, чтобы говорить на языке цветов исключительно о дружеских чувствах. Но Яманака и не торопилась рассказывать про свое неожиданное горе.
Она все так же работала в цветочной лавке, составляя букеты и икебаны, часто – с использованием злосчастных незабудок и жасмина. Сакура и Хината были слишком увлечены друг другом, чтобы замечать то, что происходило с их подругой. И все же, едва наступал вечер, куноичи отправлялась в ближайший бар, чтобы пропустить немного саке, чуть забыться, приплестись домой, рухнуть в кровать и понадеяться на то, что сегодня во сне она не увидит изумрудно-зеленых глаз.
Облегчение пришло неожиданно, как раз-таки на свадьбе Хинаты и Сакуры – те захотели узаконить отошения как можно скорее, и, получив благословение клана Хьюго, направились прямиком в храм. Ино говорила тосты и выпивала, потом просто выпивала, надеясь не учинить на торжестве что-то, о чем она будет жалеть. Счастливые девушки кружились в танце, белые кимоно развевались в их порывистых движениях.
Ино как раз наблюдала за ними, когда к ней вдруг подсела Тен-Тен, и, резво накрыв руку куноичи своей ладошкой, спросила, все ли в порядке. Ну конечно же, ничего не в порядке, подумала Ино, подняла на девушку усталые голубые глаза, а потом почему-то поцеловала Тен-Тен.
Утром стало неловко за свое поведение, за ударивший в голову алкоголь и сомнительное поведение. Такахаши не выглядела расстроенной или удивленной случившимся, признавать эту ночь ошибкой не торопилась. Вместо этого, Тен-Тен накинула на Ино свой халат, завязала пояс и попросила никуда не уходить.
Может, у нас все и получится, сказала она. Может, и срастется. Смотри, ведь и я одинока, и ты. Тебе все равно не к кому возвращаться Ино, прошептала она, блестя карими глазами и норовя поцеловать. Губы у нее были со вкусом коньяка.
Их отношения продлились целый месяц, и все, казалось, было хорошо. Ино больше не снились сны с Харуно, где она неизменно теряла свою любимую подругу. Тен-Тен выглядела довольной происходящим, никогда не просила о большем и ни на чем настаивала.
Все нарушилось в один момент, когда Яманако, нервная и растревоженная, подоспела к Тен-Тен сразу после ее возвращения с миссии. Терпеливо подождала, пока подруга смоет с себя грязь и пыль трех трудных дней, по привычке подала халат, даже заварила кофе с капелькой коньяка, и сообщила, что уходит.
Я не могу больше мучить нас обеих, сказала Ино. Вот увидишь, ты найдешь себе кого-то. Ты не останешься одна. У тебя будет соулмейт. Такахаши снова почему-то не выглядела расстроенной или удивленной, отпустила легко, видимо сразу сделав вывод, что во второй раз Яманако не получится удержать.
В их мире все было легко и просто, красивая цветущая веточка вокруг запястья – метка соулмейта. Потом анализ, определение вида растения и долгожданная встреча с родственной душой. Немало браков заключали и люди, цветы которых совершенно не подходили друг другу, но шиноби жили счастливо десятками лет, воспитывали общих детей, строили дома и заводили собак.
Все было сложно в случае невзаимной любви. Ино казалось, что она влюбилась в Сакуру с первого взгляда, а может, еще и до той судьбоносной встречи. Яманако казалось, что в тот же момент она подписала свой смертный приговор. Любовь убивала медленно и неумолимо, разрастаясь внутри красивейшими соцветиями, раня острыми шипами.
Сначала пришлось прекратить тренироваться - резкие движения приносили боль. Яманако полностью занялась лавкой, с улыбкой на лице отвечая знакомым, что решила по-настоящему посвятить себя семейному делу. Позднее оказалось, что цвести не так уж легко - Ино едва могла сомкнуть глаза ночью, ощущая каждым сантиметром тела произрастающие внутри нее боярышники и алоэ, полосатые гвоздики и гелиотропы, розовые розы и гладиолусы.
Со временем стало трудно перемещаться, есть и пить, да что там, дышать. В их мире все легко и просто, для того, чтобы найти свою родственную душу существует немало способов, их все придумали люди, которые отчаянно хотели быть вместе. А есть и те, кто любят друг друга независимо от меток, создают счастливые семьи. Вот только от невзаимности еще никто не придумал лекарства. Ино молчит о своем недуге, врет всем интересующимся, что очень занята в своем магазинчике, а сама тихонечко умирает от большой любви.
Тело куноичи находят на полу лавки семьи Яманако, в глазницах Ино - амаранты.
Сию сидит на крыльце чьего-то старого дома, умостившись прямо посреди штукатурки, битого стекла, бумажек, и прочего мусора. Сию курит самокрутку, выпускает струйки синеватого дыма, и равнодушно смотрит на соседние дома, такие же заброшенные. Уилл появляется будто бы из ниоткуда, опуская на плечи девушке тяжелую теплую куртку, которую она тут же норовит стащить.
читать дальше- Давно курить научилась? - спрашивает Уилл в меру укоризненно, в меру шутливо - беспокоится, да.
- Давно. Еще когда была там, - по лицу Сию пробегают быстрые тени, когда она вспоминает о родине. Она стряхивает пепел изломанным нервным движением.
- С Арьей поссорились, да? - спрашивает парень, садясь рядом. Вообще-то, холод ступеней и ветер не располагают к беседам, но сейчас он хочет успокоить любимую девушку, ради этого можно и потерпеть. Поэтому Уилл привычно растягивает губы в улыбке и ждет ответа.
Ждать приходится долго - Сию не настроена вести светские беседы, она успевает сделать несколько затяжек, прежде чем произносит:
- Оставь меня одну, пожалуйста. Мне это нужно.
Ее голос звучит чуть раздраженно, а еще очень, очень, прямо-таки смертельно устало. Уилл рассматривает хищно выделяющиеся скулы на тонком лице и, неожиданно для себя, соглашается.
Уходя достаточно спешной походкой, чтобы заподозрить самого себя в трусовстве, он задумался. Впервые, наверное, с того момента, как заглянул в голубые глаза Сию, задумался. Их отношения медленно, но верно близились к концу.
Уилл понял это внезапно, выпрямил спину, заставил себя перейти на медленный шаг.
Сию за этот год с лишним не стала для него понятнее или ближе. Она не признавала полумер и оттенков, упрямилась и рубила с плеча. Она благосклонно принимала проявления заботы, почти привыкла к их посиделкам на выходных в ее тесной квартирке.
Уиллу, в общем-то, нравилось есть пиццу, запивать колой, смотреть дурацкие фильмы, засыпать под одним пледом, утром весело ругаться, пытаясь сготовить завтрак.
Не нравились тайны и загадки, которыми его девушка дышала, не нравилось недоверие, которым от Сию просто сквозило лютым северным ветром, не нравилось незримое присутствие Арьи.
Да, Арья чувствовалась везде - в обшарпанных стенах квартиры, в клетчатом покрывале, свитере крупной вязки, хорошем индийском чае. В частых звонках, бесконечных расспросах, почти материнской заботе. Уилл за этот год с лишним не понял, почему Арьи так много.
На первых порах парень чувствовал себя храбрым рыцарем, спасающем принцессу от неведомых драконов. Да, стереотипно, глупо и сказочно, но тогда для него все обстояло именно таким образом. Чуть позже Уилл понял, что Сию и есть и дракон, и принцесса в одном обличии.
Уилл совершенно ясно ощутил, что устал от недомолвок и оборванных разговоров, несказанных фраз, повисших в воздухе реплик. От поцелуев, каждый из которых выглядел совершенно случайным. От того, что он пытался стать для Сию кем-то и в итоге не смог.
Пыля потрепанными кроссовками, меряя шагами улочки Города, и надеясь отыскать путь до автобусной остановки, Уилл вдруг все для себя решил. Прощавшись с латами и щитом, сказочный принц отложил в сторону острый меч.
Сию курила до отвратительного горького привкуса и первых сумерек. Возвращалась домой неспешной походкой, уходя куда-то вглубь Города, совсем далеко от бесконечных машин и автобусов.
Улыбнулась одним уголочком рта мысли о Уилле и позволила ей улететь прочь чернокрылой птицей. Их отношения давным-давно спутались, замутились и мало походили на то, что было вначале, на то, чего они хотели. Пройдет совсем немного времени, и Уилл пойдет учиться в другое место, найдет себе какую-то хорошую девочку, простую и понятную, с ней-то и можно и в горе и в радости.
Принцесса внутри Сию плачет, забыв про всякую гордость, дракон только усмехается. Все пройдет.
Я думала, что на пятидесяти драбблах сборник про Город закончится Три раза хаха
Она приходит домой, вытаскивает себя из одежды, устало стряхивает ботинки. Она очень устала - на ее плечах тяжесть вселенной и снежинки впридачу.
читать дальшеОна разогревает ужин и заваривает чай с медом и имбирем. Попутно кормит жмущуюся к коленям кошку, читает сводку новостей, вздыхая на все войны и теракты.
Она переходит в гостиную, чтобы застать брошенное в кресле шитье. Шитье укоризненно скалится иглами и ждет выходных - у нее нет сил собирать все складки и вытачки.
Наконец, она устраивается в спальне под одеялом и пушистым пледом, в ее руках книга, в ногах расположилась мурлычущая кошка, и она улыбается,подавляя в себе желание замурлыкать в ответ.
Мы молчим так долго, что молчание в моей груди успело сжаться до размеров маленького, плотного сгустка и закостенеть, закоченеть, словно и его проняло неожиданно сильными морозами этой зимы. Мне так трудно не говорить, с каждым днем все труднее. А ведь мы молчим так давно, что успели, наверное, смениться - поколения, родиться и умереть – империи, зажечься и исчезнуть – закаты. читать дальше Мы молчим так качественно и со вкусом, что молчание успело раздаться до размеров нашей квартиры, а она ведь раньше казалась мне огромной, глобальной, непокоримой, потому что мне хватало и тебя, а о такой громадной двушке я и не думала вовсе. Молчание захламило этот простор, слежалось у потолков, повисло на антресолях рядом со старыми куртками и бабулиным алым шарфом.
Все началось с того, что когда-то, придя домой, оставив у порога обувь, и заварив себе ароматного чаю, ты проигнорировала мой вопрос. Потом еще один. И следующий. Ну и ничего, решила я, мало ли, просто плохой и трудный день. Я тоже промолчала, забралась с ногами в кресло и уткнулась в книгу, дала свое молчаливое согласие. Нам и без разговоров отлично жилось.
Жилось действительно отлично, в принципе, так же, как и всегда. Мы засыпали и просыпались вместе, мы готовили ужин, смотрели телевизор, читали книги. Только все это делали молча, только разговоры, ссоры и благодарности выражались взглядами, жестами, только я почти вся превратилась в кинестетические знаки внимания и язык жестов.
Раньше соседи жаловались на извечный шум и гам в нашей квартире, а теперь посуда разбивалась на куски в оглушающей тишине, и бессильный безмолвный гнев был тяжелым багровым облаком. А потом я набрасывалась на тебя жадно, у меня были только руки и губы, губы и руки, и ты выворачивалась из дурацкого свитера – его-то я и критиковала, из-за него-то мы и повздорили, и я целовала, кусала, стараясь добиться не крика, не стона – хотя бы приглушенного шепота.
Жилось, в общем-то, как всегда, днем – почти обычно, почти нормально. Ты со своими рисунками, цветными кляксами, леденцами в карманах джинсовки и клетчатых рубашек. Я с дурацким цветом волос, атласом вселенной вместо подушки, спутанными наушниками на столе. Наши руки, сплетенные вместе, наши сердца, наше дыхание – в один ритм, наше молчание – одно-одинешенькое, общее-преобщее. Плохо становилось только под вечер, когда ты каменела, замирала и я окончательно понимала, что не добьюсь от тебя ни единого слова, даже если продолжать шептать горячечно: «дорогая, хорошая, милая, почему, почему, почему ты молчишь?»
1.Кукла года в личной коллекции — Рунгерд(после стольких лет? всегда). читать дальше2. Кукла - мечта\цель будущего года — братс с розовыми волосами, барби-пухляшка, Леля и Лиля, змеедева. 3. Разочарование года — цены на кукол, само собой. 4. Открытие года — заново изобрела для себя монстров. 5. Событие года — поездка на море и куча фоток оттуда же. 6. Безумство года - покупка Амациллии. Повторюсь, кого-кого, но Френки я у себя никогда не представляла. 8. Боль года — очень мало нужного стаффа, очень много ненужного стаффа. Кукол много, но они, фактически, пылятся. 9. Сюрприз года — перерисовка, в ходе которой мастерица просто так перерисовала еще одну куклу и сшила им по платью. 10. Настроение года — мало что успеваю 11. Несбывшаяся мечта года – об этом можно говорить вечно. Близняшки из Лагун, продуманные как персонажи, но нереализованные. 13. Итог года – прошел насыщенно, много изменений.
1. учеба прошла очень легко 2. пересдала медбио 3. ба испекла блинцы и было варенье с клубникой 4. дедушка сварил кофе 5. я вышила Эмме кофту, правда, со спины, но ничего
1. нашла вечнотеряемую бумажечку, где я отмечаю свои успехи 2. поговорила со старостой 4а группы, узнала больше про то, как будут принимать модули 3. написала знакомой, посмотрела на ее фоточку, она миленькая такая, как куколка, вау 4. сподвигла папу продать блютуз-гарнитуру 5. была на кружке по физике, местами поняла, о чем речь
Габи не хочет никого из них, Габи не привлекает ни один из них, но она все равно оказывается то в одной, то в другой постели. Потому что ну это же Габи, что спит со всеми. Габи, что раздвинет ноги за резинки, помаду и фруктовые жвачки. Никто из них не задумывается, собственно, почему.
читать дальшеГаби не любит никого из них, ее сердце - камень, в ее голове пусто, ее интересует только сминаемый чужими пальцами край юбки, и больше ничего. Их тоже только это и интересует. Они берут ее раз за разом, часто - жадно и голодно, она смеется над их нетерпеливостью и всему учит.
Они никогда не смотрят ей в глаза, предпочитают игнорировать ее некрасивое вытянутое лицо. Им просто неинтересно. Они не задумываются над тем, о чем она думает, потому что ну это же Длинная, у которой мысли заканчиваются на уровне резинки чулок.
А потом появляется он. Он какой-то иной. Не платит ни жвачкой, ни помадой, не делает сомнительных комплиментов. Их просто как-то сталкивает, он вроде бы заговорил с ней о неважном, и вот уже Габи на чьей-то кровати в четвертой, Слепой - сверху, она - на лопатках.
Они не то чтобы состоят в отношениях, их уклад жизни остается таким же. Габи все так же спит со всем Домом, смеется в ответ на все сальные шуточки и бездумно распускает порванный сетчатый чулок. С Длинной все так же расплачиваются безделушками и конфетами, Габи все так же рассматривает трещины в потолке, когда кто-то из них в ней. Они не смотрят ей в лицо, не заглядывают в глаза, а Габи думает о Слепом, отворачиваясь от очередного любовника.
Длинная не любит никого из них, но к Бледному почему-то привязана. Она многому учится с тех пор, как он появился. Габи учится терпеть, например. Ей не нравится этот его запах - запах мха, мяса и табака, он ей чужд, но она терпит. Ей не нравится, что Слепой часто уходит в Лес - это Длинная давно поняла, а еще он всегда возвращается странный, смурной.
Габи от этого тревожно и плохо, она злится, ревнует и пачкает Слепого в фиолетовой помаде, расцвечивает бледную спину царапинами, но тут же себя обрывает. Длинной не жаль никого из тех, с кем она спит, но ему Габи боли не причинит.
Ей приходится многому научиться. Длинная узнает о существовании Брайля, долго водит пальцами по точкам, запоминая, а потом расписывает ими стены. Оставляет одно за другим послания, гневные, истеричные, пропитанные вопросами и запахом ее духов. Какого черта ты в лесу забыл? Может, перестанешь в него ходить? А что, ты туда навсегда уйдешь, да?
Габи учится надеяться, потому что Слепой игнорирует ее строки, не замечая восклицаний и провокаций. Габи учится молчать, потому что Бледный не отвечает на ее вопросы. Он вообще мало с кем разговаривает, Слепой уходит все чаще, все больше погружается в себя, а по возвращению он еще страннее обычного.
Габи учится отчаянию. Габи стонет под ним громко-громко, да-услышь-же-ты-меня. Вот только Бледный слышит только Лес, а в ушах его свист ветра и шорох крон. Однажды Длинная даже начинает слезами захлебываться, а он не только не видит, но и не слышит. Она в бессилии отворачивает от Слепого свое лошадиное лицо.
Ему все равно.
Это же Длинная Габи, у нее мысли заканчиваются на уровне резинки чулок.
1. болтала нувыпонимаете с кем 2. в роллке мне приволокли елку и ящерку(давно хотела) 3. хорошо спала 4. приснился сон впервые за пару месяцев 5. немного понимаю физику
А на дно катиться - весело, Как на саночках. А на дно катиться - Весело и легко, /свист в ушах, смех в лицо/ А на дне, наверное, Самое место мне. Смотреть на ракушечки, перебирать песок. А на дне, наверное, Слишком тошненько, Что карабкаюсь я Наверх.
Потому что Любишь кататься, деточка, Люби и саночки возить